Ч. Мадайчик

Катынь

Катынь ≈ это не просто географическое название, но и символ трагической судьбы польских офицеров в советском плену. Причем не только тех, кто находился в спецлагерях в Козельске, Старобельске и Осташкове, но и нескольких тысяч поляков, содержавшихся в 1940 г. в тюрьмах Западной Украины и Белоруссии.

После нападения 1 сентября 1939 г. на Польшу вермахт стал быстро занимать ее территорию. Присоединение к этой агрессии Советского Союза положило начало необъявленной (формально) войны с Польшей и на востоке. Это следует из директив командования Красной Армии, а также из обнаруженных фронтовых сводок о ходе сражений и о взятых в плен польских военнослужащих. В заключении российской экспертной комиссии по катынскому вопросу говорится, что ╚советское руководство, формально не объявляя войну Польше, на практике реализовало предпосылку, что целью этой войны должна быть ликвидация польского государства╩. Лишь признав, что сложившаяся тогда ситуация была настоящей войной, можно понять, почему захваченные поляки рассматривались как военнопленные, а не как интернированные. Директивы советского руководства предписывали ликвида-цию польских воинских формирований как вражеских. Военнопленными признавались все: взятые в плен в ходе военных действий польские офицеры, солдаты, погранич-ники, а также административные работники, ≈ будь они с оружием в руках или невооруженные, равно как и за-держанные органами НКВД во время регистрации. Более того, согласно решению Главного командования, Положение о военнопленных от 20 сентября 1939 г. предусматривало, что военнопленными считались также гражданские лица, ╚задержанные в ходе военных действий╩.

В целом в плену у вермахта оказалось более 400 тыс. польских солдат и 19 тыс. офицеров, в плену у Красной Армии ≈ около четверти миллиона польских солдат и офицеров, половина из которых была выслана в лагеря НКВД, а остальные были либо освобождены, либо бежали. Среди военнопленных, захваченных Красной Армией, оказалось 8,5 тыс. офицеров, а также 6,5 тыс. служащих полиции и работников юстиции. Они были сконцентрированы в трех спецлагерях НКВД: в Козельском (4,7 тыс.) и Старобельском (ок. 4 тыс.) находились военные, в Осташковском (6,5 тыс.) были сосредоточены служащие полиции и жандармерии. Офицеры действительной службы составляли менее половины всех военных, содержавшихся в этих лагерях. Остальные являлись офицерами запаса, большинство из них были специалистами высокого уровня в разных областях: педагогами, инженерами, врачами, юристами, духовными лицами, т. е. принадлежали к элите польской интеллигенции. Из 13 генералов и адмиралов более половины уже перед войной находились в отставке. В Осташкове среди полицейских и жандармов оказались пожилые резервисты или лица, непригодные к воинской службе, а также небольшая группа гражданских лиц. Надзор за этими лагерями осуществляло созданное в то время Управление НКВД СССР по делам о военнопленных (УПВ), которым руководил П.К.Сопруненко, бывший сотрудник секретариата Берии, народный комиссар внутренних дел СССР.

После революции советское правительство не денонсировало Гаагскую конвенцию, однако в целом признало прежние международные соглашения недействительными и подлежащими допроверке. Так, из заключенных 27 июля 1929 г. двух Женевских соглашений (об улучшении участи больных и раненных на поле боя и об обращении с военнопленными) советское правительство подписало только первое. Второе же из этих соглашений, являвшееся дополнением к статьям Гаагской конвенции, правительство Советского Союза отказывалось ратифицировать вплоть до лета 1941 г. В результате положения этой конвенции не соблюдались и в отношении польских военнопленных. Самые сильные протесты это вызывало в Старобельском лагере. Его коменданту, который отреагировал на эти протесты обращением в УПВ, впредь было запрещено интересоваться международным правом; все директивы и постановления НКВД должны были безоговорочно выполняться.

Поначалу польских офицеров, переживших осенний разгром, оказавшихся в плену в крайне примитивных условиях и в полной изоляции от всего мира, охватило чувство подавленности. Однако часть из них быстро оправились от душевного потрясения. Они демонстрировали остальным пленным пример достойного поведения. Ко многим вернулась вера в будущее поражение Гитлера и возрождение родины; некоторые стали открыто проявлять враждебное отношение к СССР. Празднование Дня независимости 11 ноября послужило поводом, чтобы подбодрить павших духом. В Козельске подпольно даже выходили журналы ╚Меркурий╩ и ╚Монитор╩, подготавливались устные ╚живые газеты╩, содержавшие критический анализ доступной официальной прессы. Наиболее сплоченными были заключенные Старобельского лагеря, где существовали группы самообразования, вслух высказывались протесты против пребывания в плену. Поскольку Польша и Россия официально не находились в состоянии войны, многие (юристы, врачи) в соответствии с международным правом стремились получить статус пленного. Поздней осенью здесь была раскрыта антисоветская организация. На каждый лагерь приходилось по два-три капеллана, которые также морально поддерживали пленных. Особенно тяжелой была обстановка в Осташкове, где подавленное состояние людей усугублялось опасениями длительных репрессий.

Поспешные приготовления к ╚разгрузке╩ лагерей, в которых находились польские военнопленные, были предприняты сразу после нападения на Финляндию. Сталин ожидал, что в результате первого победного удара в советском плену окажется множество финских солдат, для размещения которых и потребуются эти лагеря. Работники центрального аппарата НКВД занялись подготовкой следственных документов на каждого пленного и уголовных дел для их осуждения. Эту работу необходимо было закончить до конца января 1940 г. Однако последовавшие затем неудачи на фронте замедлили приготовления.

Возникают сомнения, действительно ли с самого начала планировалась физическая ликвидация военнопленных из спецлагерей в том объеме, в каком она была впоследствии осуществлена. Ведь Сопруненко, искавший возможности для разгрузки переполненных, нерентабельных лагерей, еще 20 февраля 1940 г. представил Берии план, касавшийся дальнейшей судьбы 1100≈1200 пленных из Старобельска и Козельска. Он предлагал передать 400 политзаключенных областным НКВД для рассмотрения их дел Особым совещанием и освободить 300 тяжело больных, инвалидов и лиц старше 60 лет, а также 400 ≈ 500 офицеров запаса ≈ жителей западных областей Белоруссии и Украины, на которых не имелось ╚компрометирующих материалов╩. Зная механизм работы советских властей на высшем уровне, трудно допустить, чтобы Сопруненко внес такое предложение без распоряжения сверху, которое в данном случае исходило от Берии. Эти догадки подтверждаются тем, что два дня спустя В. Меркулов, заместитель Берии, отдал соответствующие распоряжения о переводе пленных-политзаключенных в тюрьмы. На следующий день эти распоряжения были дополнены соответствующими инструкциями, а с начала марта начали выполняться. Однако через две с небольшим недели, а именно 5 марта 1945 г., Политбюро ЦК ВКП(б), опираясь на информацию Берии о формировании групп из заключенных спецлагерей и на основании его выводов, вынесло решение о расстреле всех польских военных, содержавшихся в спецлагерях, а также 11 тыс. поляков, находившихся в лагерях и тюрьмах. Это произошло три дня спустя после принятия Советом Народных Комиссаров решения о переселении 22 тыс. семей заключенных, пребывавших в тюрьмах Западной Украины и Белоруссии, а также семей военнопленных из трех спецлагерей.

Это решение было принято за день до заключения СССР перемирия с Финляндией и объявления условий мира. Можно только строить гипотезы относительно того, что вызвало имевшее такие последствия неожиданное изменение сроков уничтожения польских пленных. Очевидно, это было личное решение Сталина, для принятия которого у него были веские основания. Могли повлиять негативные чувства Сталина, связанные с советско-польской войной 1920 г., а также намерение эмигрантского правительства Польши направить в Финляндию польскую бригаду. Лучший знаток документов по Катыни Н.С. Лебедева не обнаружила материалов, однозначно объясняющих обстоятельства и причины вынесения решения о казни всех польских офицеров, находившихся в советском плену. Несмотря на это, мнение самой Лебедевой вполне определенно. Она считает, что физическая ликвидация пленных была направлена на разрушение устоев польской государственности и ее подготовка началась значительно раньше, еще в декабре 1939 г., прежде всего в связи с советско-финской войной. Была и другая причина. Эта акция полностью вписывалась в стратегическую линию, которую проводил Сталин в международной политике: граница проходила по линии Буга, под контролем были республики Прибалтики, ╚ухудшилось самочувствие╩ японцев во время сражений в Монголии, Финляндия, по сути, была вынуждена подписать договоры о мире и о территориальных уступках, невзирая на собственные потери. Сталин ожидал весеннего наступления Гитлера на Западе, которое должно было, по его расчетам, обескровить обе стороны и впоследствии открыть для Красной Армии путь на Запад. Сталин был полностью уверен в успешной реализации своих европейских планов. Поэтому стремление поляков к независимости, разбуженное польской элитой, могло казаться хозяину Кремля более опасным, чем в дни аннексии Польши. В то же время непримиримая враждебность по отношению к советскому строю, которую демонстрировали большинство пленных польских офицеров, не имела принципиального значения для решения Сталина. Таким образом, в марте 1940 г. сталинская политика по отношению к Польше, заключавшаяся в уничтожении остатков польской государственности, была скоординирована с глобальной политикой, вследствие чего и возникло решение о судьбе польских офицеров. Сталин в разговоре с генеральным секретарем Коминтерна Г. Димитровым уже 7 сентября 1939 г. высказывался так: ╚Уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы одним буржуазным государством меньше! Что плохого было бы, если бы в результате разгрома Польши мы распространили социалистическую систему на новые территории и население╩.

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. следует расценивать не только как несоблюдение международного права, но и как правовое нарушение по отношению к собственному государству ≈ оно поставило личный приказ Сталина и его исполнителей, в частности органы НКВД, выше закона. Рассмотрение дел заключенных и вынесение приговоров было поручено псевдосуду, состоявшему из руководящих сотрудников НКВД СССР: двух заместителей Берии (В. Меркулов и Б. Кобулов) и начальника главного хозяйственного управления, руководителя 1-го специального отдела Л. Баштакова. Упрощенный ход следствия, принятый на Особом совещании (созданном еще в 20-е годы), стал повсеместно применяться во время сталинского террора в 1936≈ 1938 гг. При таком порядке ведения следствия приговор выносился при отсутствии состава преступления и без судебной процедуры. Теперь не требовалось даже предварительного следствия, составления обвинительного акта, наличия состава преступления, участия в разбирательстве представителей различных организаций (помимо НКВД). Прежний порядок судопроизводства замедлил бы разгрузку лагерей и затруднил бы сохранение тайны, из-за чего акция могла бы выйти из-под контроля НКВД, а ее проведение оказалось бы под вопросом. Кроме того, требуемое во времена Особого совещания соблюдение формальных норм законности в сложившихся условиях могло бы спровоцировать утечку за границу информации о масштабах бесчинств, совершаемых над польскими военнопленными.

На момент вынесения постановления от 5 марта 1940 г. в спецлагерях находилось около 14 854 пленных. Тройка каждый день подписывала списки, содержавшие 1 100≈ 1 300 фамилий, поэтому даже при двадцатичасовом рабочем дне на решение одного дела уходило не более минуты. Фактически подписывались заранее приготовленные постановления о вынесении смертного приговора, заверялись протоколы (по образцу протоколов Особого совещания), составленные в основном 1-м специальным отделом НКВД. К ним были приложены папки с личными делами и собранными обвинительными материалами, которые до сих пор в архивах не найдены.

Списки фамилий осужденных и предназначенных для отправки к местам казни пленных стали поступать комендантам лагерей в Козельске, Старобельске и Осташкове уже с 1 апреля. Указанных лиц надлежало без промедления, придерживаясь расписания железнодорожного транспорта, передать областным управлениям НКВД: из Козельска ≈ Смоленскому управлению, из Старобельска ≈ Харьковскому и из Осташкова ≈ Калининскому (Тверскому) управлению. 3 апреля вступил в действие механизм уничтожения людей на железнодорожной ветке Козельск≈Гнездово, а дольше всего, вплоть до 20 мая, он функционировал на другой линии ≈ Осташков ≈ Калинин, откуда пленные направлялись в пос. Медное. Разгрузка лагеря в Осташкове заняла больше всего времени, поскольку это был самый многочисленный лагерь и отправка пленных здесь началась позже всего. Поначалу отправка не вызывала у пленных беспокойства, некоторые из них даже стремились ускорить отъезд. Всех волновала лишь конечная цель путешествия: будет ли это Польша, находившаяся под немецкой оккупацией, нейтральные государства (это был наиболее желательный вариант) или просто другая часть СССР? О том, как все это происходило, свидетельствуют сохранившиеся воспоминания немногих чудом уцелевших людей. Наиболее существенные подробности содержатся в записках 20 пленных офицеров из Козельска. Записки были найдены во время эксгумации в 1943 г. тел казненных. Эти записки дневникового содержания (последние из них датированы днем смерти) представляют огромную ценность с точки зрения подлинности описанных в них событий.

Расстрелом и погребением казненных занимались тюремные служащие, в том числе работники комендантской службы, тюремные охранники и руководители вышеупомянутых областных управлений НКВД. Почти сто человек из их числа получили за успешное выполнение этого задания денежное вознаграждение.

То, что СССР несет ответственность за преступления в Катыни, члены комиссии Польского Красного Креста осознали еще весной 1943 г., находясь в условиях немецкой оккупации. В середине 1943 г. был составлен конфиденциальный отчет об участии Польского Красного Креста в работах по эксгумации в Катыни под Смоленском в период с апреля по июнь 1943 г. Установлено, что расстрелы производились весной 1940 г. Сотрудники Польского Красного Креста, который возглавлял врач М. Вощиньский, как и международная комиссия, состоявшая из специалистов рейха в области медицины и криминалистики, установили не только время, но также и способ расправы с польскими военнопленными. Утверждения международной комиссии стали мощной основой пропагандистской кампании Берлина, обвинявшего СССР в совершении этих убийств.

До сих пор в архивах НКВД не обнаружены документы, описывающие, как именно совершались экзекуции. О них свидетельствуют здравствующие поныне бывшие работники НКВД, которые принимали участие в уничтожении пленных в качестве помощников или были невольными наблюдателями. Они дали показания Российской прокуратуре или же опубликовали воспоминания. Подтверждается, что сотрудники областных управлений НКВД, приводившие казни в исполнение, стреляли своим жертвам в голову, но не в затылок, а в передне-боковую часть черепа. Пленных из Старобельска и Осташкова расстреливали во внутренних тюрьмах вышеуказанных областных отделов НКВД в специально оборудованных помещениях ≈ поодиночке вечером и ночью. Пленных из Козельского лагеря расстреливали в катынском лесу ≈ партиями в дневное время. Тела убитых из тюрем Харькова и Калинина перевозились на грузовиках к приготовленным поблизости общим могилам, если можно так именовать ямы, в которые они были сброшены. До 90-х годов эти захоронения оставались неизвестными, лишь недавно здесь были проведены эксгумация и судебно-медицинская экспертиза.

Из польских военнопленных НКВД оставил в живых почти 400 человек, или 3%. Они смогли уцелеть только благодаря особо принятым мерам. В результате вмешательства германского посольства было спасено 47 человек. В частности 24 офицера, считавшихся немцами, были выданы властям рейха. Были приняты также во внимание 19 прошений литовской миссии о выдаче военных лиц, находившихся на службе у этого государства, которое увеличило свою территорию за счет присоединения к нему Вильненской области. По распоряжению Меркулова была сохранена жизнь 91 пленному; благодаря вмешательству разведывательного отдела Главного управления государственной безопасности были спасены 47 человек; еще 167 уцелели по другим причинам. Часть из них сохранили себе жизнь, согласившись сотрудничать с НКВД (лагерная агентура). В итоге из пленных Старобельского лагеря выжило 80 человек, Козельского ≈ 206, Осташковского ≈ 51. Обращает на себя внимание тот факт, что в живых были оставлены 40 врачей. Однако по большей части иностранное вмешательство оказалось запоздалым. Уникальным является случай с экономистом из Вильно С. Станевичем: из группы пленных, которых перевозили из Козельска в Катынь, он был этапирован в Москву для рассмотрения дела о шпионаже только со станции Гнездовое, которая находилась в 3≈4 километрах от Катыни. Один генерал, восемь полковников, шестнадцать подполковников, девять майоров, восемнадцать капитанов и другие уцелевшие пленные (400 человек) были переправлены в лагерь в Павлищевом Бору, а затем в Грязовец, где оставались вплоть до подписания договора Сикорского ≈ Майского. Историки полагают, что среди них (помимо офицеров немецкого происхождения, которые были переданы Германии на рубеже 1940≈1941 гг.) н находились офицеры, сгруппировавшиеся вокруг генерала Е. Волковицкого, группа 3. Берлинга, готовая сотрудничать с Советской властью на определенных условиях (учитывалась их лояльность по отношению к польскому правительству), а также группа старших офицеров под руководством М. Моравского, считавшихся с возможностью возникновения в результате войны Союза Европейских Социалистических Республик. Часть этих заключенных была перевезена в Москву и размещена в тюрьме на Лубянке. Берия и его подручные вели с ними переговоры о создании на советской территории польской воинской части. Одновременно проводились переговоры на более низком уровне между НКВД и пленными генералами М. Янушайтисом, М. Борутой-Спеховичем, а также генералом В. Пшездецким, ранее интернированным в Литве. Последние, однако, настаивали на том, что создание польского подразделения возможно лишь по согласованию с правительством В. Сикорского. 20 ноября 1940 г. Берия направил Сталину письмо, в котором предложил сформировать польскую дивизию под командованием подполковника 3. Берлинга. Однако Сталин счел, что это явилось бы провокацией против немцев. Дальнейшие переговоры в этом направлении прекратились в результате подписания договора Сикорского ≈ Майского и создания на востоке СССР польской армии под командованием В. Андерса.

До сих пор немногое известно о судьбе поляков, находившихся в местных тюрьмах на присоединенных к СССР территориях. Там было уничтожено не 11 тыс. человек, как того требовало постановление Политбюро, а 6≈7 тыс. В Киевском архиве хранятся 33 списка ╚осужденных╩, находившихся на территории тогдашней Западной Украины. Эти списки, включающие фамилии 3,5 тыс. польских граждан, вскоре станут доступными, как и судебные дела. На присоединенных землях казни проводились по иному сценарию. 22 марта 1940 г. Берия отдал приказ в целях освобождения местных тюрем перевезти из них польских пленных в центральные тюрьмы Украины (Киев, Харьков, Херсон) и Белоруссии (Минск). Решение о расстреле принадлежало уже упоминавшейся тройке ≈ Меркулову, Кобулову и Баштакову.

Расстрелы не были эпилогом катынской истории. Следующие два акта драмы ≈ это политические манипуляции вокруг трагических событий. Началом второго акта можно считать сообщение немецких властей от 13 апреля 1943 г. об обнаружении могил польских офицеров в Ка-тыни, а завершением ≈ Нюрнбергский процесс, на котором весной 1946 г. обсуждался вопрос об ответственности за катынские преступления. Сталин воспользовался антисоюзнической игрой Геббельса, гроссмейстера гитлеровской пропаганды, в собственных интересах, при молчаливом согласии Англии и США, заинтересованных исключительно в наибольшем вкладе СССР в покорение разгромленных Германии и Японии. После освобождения Смоленщины официальной правдой о Катыни должно было стать ╚Сообщение Специальной комиссии по определению и изучению обстоятельств расстрела гитлеровскими оккупантами в Катынском лесу польских офицеров-военнопленных╩. Руководил этой комиссией академик Н.Н. Бурденко, член Государственной чрезвычайной комиссии. Сообщение содержало наспех подготовленное обвинение Германии в преступлении, которое якобы было совершено сразу после оккупации Смоленщины летом 1941 г. Попытка возложить ответственность за события в Катыни на Германию завершилась полным провалом в ходе Международного военного трибунала в Нюрнберге. Советский прокурор, выдвигавший обвинение против Германии, вынужден был закрыть дело, так как свидетели защиты опровергали все представленные доказательства.

Третьей частью драмы стали длительное молчание бывших союзников, с одной стороны, и безуспешные попытки польской и мировой общественности узнать правду о катынских убийствах ≈ с другой. Долгое время польские эмигранты и некоторые представители общественности в самой Польше собирали доказательства того, что именно на Советском Союзе лежит ответственность за это преступление. В конце 80-х годов этой проблеме была посвящена деятельность Партийной комиссии польских и советских историков по изучению так называемых белых пятен. В результате нажима польской общественности, для которой правда о Катыни была неразрывно связана с вопросом о доверии правительству, ТАСС сообщил 13 апреля 1990 г. о признании ответственности НКВД за эти преступления. А 14 октября 1992 г. был опубликован важнейший документ, содержавший текст постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. Только после публикации постановления стало ясно, что оно затрагивало и судьбы поляков, находившихся в тюрьмах и исправительно-трудовых лагерях, о чем исследователи и не подозревали.

Эта часть катынского дела, остававшегося картой в политической игре, закончилась не так давно определением точных мест захоронений польских военнопленных ≈ как оказалось, они были расположены на территории бывших аэродромов НКВД. Стала реальной возможность создания, по договоренности с властями Украины и Белоруссии, кладбищ, чтобы увековечить память об этой трагедии.

Можно ли найти в современном мире другое, столь неподходящее место для захоронения убитых, как в Катыни? Вместо могил ≈ рвы; вместо вечного покоя ≈ польская эксгумация тел под немецким надзором и при участии Международной комиссии по расследованию обстоятельств катынского дела; 3 июня 1943 г. бывшие захоронения были засыпаны, а 7 июня закончено повторное захоронение останков, которые были снабжены жетонами и уложены в могилы с учетом последовательности фамилий в списке. Затем ≈ очередная частичная эксгумация (около тысячи останков), проведенная минским НКВД непосредственно перед прибытием Комиссии под руководством Н.Н. Бурденко и без участия в ней поляков, находившихся в СССР и объединившихся в Союз польских патриотов (январь 1944 г.), и наконец ≈ зондирующие эксгумации, осуществленные польской стороной с целью определить места захоронения польских пленных и увековечить их.

Говоря о Катыни, мы помним о боли и страданиях семей расстрелянных поляков. Однако нельзя забывать и о ране, нанесенной целому государству, которое не только потеряло значительную часть офицерского состава и интеллектуальной элиты, но и подвергалось в те трудные времена обвинениям в нелояльности по отношению к союзникам, в желании ослабить и даже уничтожить антигитлеровскую коалицию.

Если первая мировая война велась по правилам честной войны, то во второй было навсегда утрачено то, что когда-то называлось ╚романтизм войны╩. Во время второй мировой войны мир был поражен такими преступлениями воюющих сторон, как расовая дискриминация со стороны Германии и террор против завоеванных и оккупированных государств, переходящие в геноцид японские массовые репрессии на Дальнем Востоке (в основном в Китае), бомбардировки гражданского населения и жестокое обращение с военнопленными. Несущие за это ответственность политики и военные государств ╚оси╩ были осуждены трибуналами в Нюрнберге и Токио. С большим опозданием общество дает оценку жестокости и со стороны союзников. Такой оценкой является моральное и юридическое осуждение сталинского террора по отношению к польским офицерам-военнопленным, квалифицированного международным правом как преступление против человечества, которое нельзя оправдать военной необходимостью. И спустя полвека продолжает оставаться актуальной моральная оценка преступлений, виновники которых либо уже ушли из жизни, либо недоступны для правосудия.

Опубликовано в книге: ╚Другая война. 1939-1945╩, Российский государственный гуманитарныый университет, 1996, с. 225-236